«О вовремя покалеченной самооценке...»

Колечкин И.С. учитель географии НП ДВОК «Пенаты»

"Юноша…. – выговаривал слаботрезвый баритон, -  … Вы не читали Джойса?"
Далее следовал профессиональный  выдох, неоспоримо доказывавший гипотетическим присяжным и мне самому мою законченную ничтожность. И, что самое страшное,  совершенную интеллектуальную бесперспективность. Он был директором соседней  школы и, кажется, словесником по специальности.

Мне было 14.

Родители  научили меня читать  в три с небольшим года. Эйхмана судили за меньшее!
В три с половиной я читал бегло, а в школу  вошел вразвалочку, походкой библиотечного рецидивиста со стажем.
Я уже читал ВСЕГО Волкова. Не говоря уже...
Слишком рано ощутил себя читателем. И дочитался до очков.
Потому как - читал все... Что было в доме... А было. Ветераны, дед с бабкой получали по льготной                    подписке все  (или почти все) доставаемые собрания сочинений, издававшиеся в стране, где книги были капиталом и объектом инвестиций.
Мама одного моего приятеля, весьма деятельная и в личной жизни, и в экономической, была членом любых возможных книгообществ и доставала порой фантастические вещи... Их библиотека могла бы, вероятно, посрамить Александрийскую. Я приходил к ним домой как в музей. При этом сама она почти не читала. И приятель  не очень любил.. Я готов был унижаться и расшибаться в лепешку, чтобы мне дали хоть чего-нибудь почитать. Но большинство книг относилось к категории "неприкасаемых" ибо, как и положено объекту капиталовложения, должны были быть "нечитанными". А я ронял слюну на ковры, глядя на корешки. Хозяйка, впрочем, зверем не была  и книги, на которые я облизывался, убирались под замок с глаз долой, чтобы психика единственного друга сына не травмировалась. Вот такой гуманизм.  Бывало, Пашка чего-то давал втихаря, но скандалы разражались незамедлительно, если подобное замечалось.
Короче, читал я все, написанное буквами.
Даже мемуары - всяких жуковых, василевских, мерецковых... У деда были. Запоем. Ну, противоположную сторону тогда не печатали... Хотя подозревал, что те тоже писали... Мечтал выучить немецкий, чтобы читать  оригиналы (наивный, где б я тогда их взял?). В 4 классе поссорился  с опекавшим меня на определенном этапе, родным дядей, записавшись вместо английской, в немецкую группу. Но немецкая не набралась, я попал в английскую и оценил правильность выбора только когда начал слушать  "Битлз" и захотел прочесть "Волшебника из страны Оз" (знакомые подарили мне томик, но в оригинале, садисты).
Так что читал всегда...  Последние тома собраний сочинений обычно состояли из писем... Наверное, тогда и понял, что письма надо писать ответственно: мало ли кто будет последний том читать...
Любимой маминой подругой была тетя Тамара – зав. библиотекой. Мне щедро открывались фонды и коллекция читального зала. Привычкой бережно оборачивать книжки в обложки или газету до сих пор шокирую знакомых и учеников: Иван Сергеевич, вы что-то неприличное читаете?
Из детского сада мама водила меня домой через кладбище. Так было короче. Семьсот метров главной аллеи начинались с фамилии «Шабаевы» и заканчивались «Карповым». Я шел и читал. Мог  по памяти воспроизвести фамилии усопших от ворот до задней калитки.
В 6 классе бабушка возила меня на занятия в «Школу юного историка» в МГУ и в метро стыдливо отсаживалась подальше. Я же отгораживался от окружающих толстенным томом «Былого и дум». Пассажиры жалостливо уступали явно нездоровому ребенку место.
В 7 классе я заболел ветрянкой и жил у дяди (чтобы не заразить младшую сестру). Тот с ужасом извлекал у меня из-под подушки «Три повести о Малыше и Карлсоне» и «Кто виноват?». Я читал их, перемежая. Так было «вкуснее».
Я "читал" даже когда еще не умел читать. В три года едва не стал виновником инфаркта одной приятельницы родителей - учительницы начальной школы. Она жаловалась маме за чаем, что никак не может научить чтению какого-то первоклассника. И только она дошла до хрестоматийной училковской, а потому абсолютно риторической, фразы "ну, что ж, я не могу одного балбеса научить? ", как в комнату ввалился карапуз с газетой "Правда" с речью Брежнева на передовице, скороговоркой выдающий на ходу: "...генеральный секретарь коммунистической партии советского союза, председатель президиума верховного совета CCCР...."
Бедная женщина лишилась дара речи, а сидевшая за столом пожилая соседка перекрестилась и проворчала: что, ироды, с детьми делают.
Мама, со слов которой и рассказывается эта история, покраснела: читать я еще не умел, а всю эту абракадабру произносил по памяти... Она тогда засорялась
подо6ной чепухой легко - звучала разве что не из утюгов.
В больницу, куда я попал в 3 классе, всем детям приносили игрушки. И только - угадайте, кто? - просил родителей каждый раз приносить новый том 12-томной "Всемирной истории" и тетрадку. Конспектировал.
Мне не о чем было говорить с ровесниками. Опыт, хоть и книжный, был несопоставим. При том что жизненный, в общем, не сильно и различался.
Но они в свои 12 лет не читали Шаламова и Дудинцева. А я читал..
Я читал с фонариком под одеялом. Не сам придумал - опять же откуда-то вычитал эту уловку. Дед мой, с которым меня, простуженного и не способного идти в садик, оставляли на целый день, пытался устроить мне "тихий час" от чтения.  Какова же была мера  его праведного, в общем, гнева, когда он таки выследил меня, читающим вместо спящего, и вскрыл мой тайный склад книг под матрасом.
В 8 классе я (сейчас мне - редкий случай - стыдно) посадил в лужу нашу класручку-литераторшу. Она была не столько классной, сколько классической: пожилая еврейка, всего опасавшаяся (допускаю, небеспричинно). Я нагло поинтересовался на уроке, когда же вместо этой чепухи (не помню уже, какой  именно, но программной) будем изучать Булгакова. Не пора ли нам, так сказать, замахнуться на мастера, нашего, с Маргаритой? Класручка побледнела до полного контраста с черной доской. Она не верила в перестройку и гласность. Она помнила, что оттепели не вечны. А я, дрянь пубертатная, упиваясь превосходством, нажимал: так когда, собственно?
У очередной, выездной, приятельницы родителей был французский сборничек Высоцкого, легендарный "Нерв"(напомню: речь идет о середине 80х). Она дала его на три дня и я перепечатал его на дедовской, трофейной, немецкой, с переделанным  шрифтом, машинке. Сбил пальцы - но на всю жизнь добился быстрой беглой печати одним пальцем. В нескольких экземплярах. Под копирку. Переплел. Наклеил фото. Самиздат...
Помимо того, к тем самым своим  14 я вовсю писал... Стихи и даже (прости, господи!) прозу. Первые песенки пытался  набренькивать под гитару. Меня слушали одноклассники. Я был почти состоявшимся...

А эта пьяная сволочь - директор соседней школы, с которым по долгу коллегиальности общался отец - тоже директор школы,  он растягивал слова: "Не читааал Джойса...  Юууношша! Вы не знаааете лииитературрры..."
Я был подавлен. Я чувствовал себя конченым. Все казалось напрасным. Я был растоптан и орошен жидкими экскрементами.
Он уже умер. Этот негодяй, липовый педагог, подло вмазавший финкой в бок моей самооценке и покалечивший  ее на всю жизнь.
Но каждый раз, когда в разговоре о литературе с кем угодно: от писателей до детей,  собственных в том числе, когда меня начинает поднимать над толпой волна абсолютного превосходства, я вспоминаю, что Джойса-то так и не прочел.
И успокаиваюсь. И возвращаюсь на Землю.
И чувствую себя...